Толстые ветви старого и очень высокого тополя были отполированы сотнями мальчишеских рук, которые, по-обезьяньи цепляясь, карабкались вверх, в сплетенье веток и листьев, к самой макушке, чтобы взирать почти с птичьего полёта на рассыпавшиеся вдоль поселковой улицы дома, на медлительных коров, бредущих по лугу, на раскинувшееся под обрывом море.

Тополь-На-Обрыве был частичкой жизни каждого посельчанина. Возле него назначались свидания, прижавшись к тёплому живому стволу, выплакивали горькие обиды, здесь проводили весенние пикники, разместив на нежной траве корзинки со снедью.

Жорка и два его закадычных дружка - Витёк и Алёшка - чаще остальных поселковых мальчишек взбирались на Тополь. Удобно разместившись высоко в ветвях, как большущие птицы, они ели собранные в брошенном саду яблоки, спорили, мечтали или молча смотрели на огромную гладь моря.

Здесь они однажды встретились с цыганкой…

«Чёрная тётка»

Первым её увидел Витёк, который из всей троицы был самым глазастым и громкоголосым. «Тётка какая-то идёт! - крикнул, вглядываясь в поднимающуюся по дороге фигурку. - Не нашенская, чужая. Чёрная вся. Курит!»

С дерева скатились как горошины. Цыганка шла прямо на них, некрасиво выпуская изо рта дым. Юбка у неё была длинная, обтрёпанная снизу, на ногах - стоптанные туфли. В одной руке женщина держала неопрятную котомку, набитую серым тряпьём.

Цыганка остановилась, устало откинула со лба волосы и, наклонившись к котомке, стала доставать пластиковую бутылку с водой. Бутылка, за что-то зацепившись, не поддавалась, потом резко выпала из сумки и откатилась к Жоркиным ногам. Он осторожно поднял её и подал женщине, стараясь не дотрагиваться до грязной руки. Та сверкнула глазами, открутила крышку и стала пить жадными, быстрыми глотками.

Внизу по улице, громко тарахтя, проехал грузовик. «Папка на обед едет, - подумал Жорка. - А я помидоры не собрал». Он расстроился, подумав, что отец будет ругать, а то и врежет пару раз, и вздрогнул, почувствовав, как кто-то тронул его за плечо. «Ты добрый, - цыганка смотрела ему в лицо пристально. - Давай погадаю, ничего не возьму за это. От беды предостерегу». От неё сильно пахло спиртным, глаза лихорадочно сверкали, Жорка, как в гипнозе, протянул руку ладонью вверх.

«Учиться не любишь, - пробормотала незнакомка, разглядывая линии на руке. - Дом потеряешь. Убивать будешь, и тебя убьют. Во тьме очнёшься. Любовь спасёт…». Отбросила Жоркину руку, схватила котомку, быстро пошла прочь. Приостановилась, обернулась. «Береги любовь! - крикнула почти зло. - Не убережёшь - не воскреснешь!» Закурила, зашагала дальше широкими мужскими шагами. Жорка, глядя ей вслед, стоял как окаменевший. Алёшка толкнул его, покрутил пальцем у виска. «Придурочная она, не видишь разве? - сказал сердито и потянул друга к тропинке. - Айда на море, искупаемся!»

Но у Жорки не было желания спускаться к морю, он вспомнил про отца, про помидоры, вяло попрощался с приятелями и побрёл к дому.

Новый друг

Юля появилась в их школе в феврале в 10-м классе. За окном стоял серый день, промозглый ветер гнал по улице смёрзшийся мусор. «Ребята, знакомьтесь, Юля Снегирёва, - сказала классная, придерживая за плечо худенькую девочку со смешной рыжей чёлкой. - Она у нас будет учиться, - посмотрев на свободное место рядом с Жоркой, учительница подтолкнула новенькую. - Садись с Георгием, он один за партой хозяйничает».

«Хозяйничал» Жорка, действительно, один. Витёк после 9-го поступил в колледж и уехал в Мариуполь, а Алёшка за два года до того перебрался с родителями в Новоазовск. От того, наверное, что чувствовал он себя в тот год одиноким, оставшись без лучших друзей, нового друга Жорка нашёл в забавной рыжеволосой девчонке, примостившейся рядом с ним за партой.

За учебники он брался неохотно. Выручала память: запоминал всё слёту, едва пробежав глазами текст. Но если требовалось терпение, чтобы распутать задачу или справиться с многознаковыми формулами, мысли становились медленными, голова тяжелела, и мальчишка с сонной скукой смотрел на столбики цифр.

Юля легонько стукала приятеля по лбу, заставляя вникнуть в её слова, вновь и вновь, без устали, объясняя и разжёвывая ему премудрости точных наук. По-детски радовалась, когда Жорку, наконец, осеняло, и он, схватив тетрадь, начинал выписывать расчёты и ответы. Часто же даже Юля, невзирая на своё упорство, не могла растолковать другу то, что ей самой казалось лёгким и понятным. Засиживались за занятиями нередко до позднего вечера, и потом Жорка провожал девочку до углового дома на соседней улице, где Юля с матерью квартировали у одинокой старенькой бабы Мани.

Весной дни стали длиннее, а вечера - бархатными, пронизанными запахом цветов. И однажды, когда они медленно подходили к бабы-Маниному дому, Жорка остановился под яблоней, плывущей над ними розовым облаком, повернул к себе худенькое Юлино личико и неуклюже прижался губами к её дрогнувшим нежным губам.

Утро любви

Скоро их любовь стала известна всем в посёлке. Кто-то сплетничал, кто-то умилялся, кто-то осуждал, потом перестали обращать внимание, и даже малышня не кричала им вслед своё извечное «тили-тили тесто…».

Жорка и Юля никого и ничего не замечали. Они видели лишь друг друга. Прижавшись к Тополю, обнявшись, сидели и смотрели на шевелящиеся внизу волны. От Юли пахло цветущей акацией. Её кудряшки падали на тонкую шею, и ложбинка между хрупкими ключицами вздрагивала при дыхании. Жорка чувствовал такую нежность, что хотелось плакать. Он прижимался горячим лбом к её рукам, точно зная, что скорее умрёт, чем позволит её кому-нибудь обидеть.

А если бы ему кто-то сказал, что обидит Юлю он сам, Жорка никогда бы не поверил.

Отзвенел последний звонок, прошли экзамены, сдача тестов. Юля поступила в университет на экономический, Жорка на транспортный на бюджет не прошёл. «Не беда, - махнул беспечно рукой. - Поработаю немного, денег заработаю, ума наберусь. На следующий год поступлю». «Если в армию не загремишь», - озабоченно сказала Юля, поправляя воротник его рубашки. Жорка с лёгкостью засмеялся, подхватил девушку, закружил её. «А загремлю, так отслужу! - крикнул весело. - А вернусь, мы с тобой поженимся, Юльк! Будет у нас сын! И дочка! Ты будешь их воспитывать, а я деньги зарабатывать!»

…А потом наступил сентябрь, и они расстались. Юля жила в общежитии в Мариуполе, а Жорка устроился водителем в родном посёлке.

Вокруг говорили о войне, многие уезжали, то в одной, то в другой стороне слышались тяжёлые залпы. Жорка о происходящем задумывался мало. Ему и некогда было. Он много работал, помогал с переездом Юлиной маме, которая, следом за дочкой, решила уехать в город, и каждый выходной день летел в Мариуполь, на встречу с любимой.

С наступлением холодов Жорка всерьёз взялся за учебники, набрав их в школьной библиотеке. Чем больше времени проходило в разлуке, тем сильнее он понимал, что долго вдали от Юли не выдержит, а потому надо заниматься, чтобы летом поступить и учиться с ней в одном университете.

Крушение

«Тебя словно подменили, будто это - не ты, - говорила Юля, изо всех сил пытаясь удержать слёзы. - Что с тобой случилось, Жора?»

Он стоял, набычавшись, уткнув глаза в землю. Его жизнь изменилась за один день.

Накануне он вышел из автобуса на автовокзале в городе и первый, кого увидел, был Витёк, сверкающий белозубой улыбкой. «Жорка! Друг! - заорал он, подлетая к Жорке и хлопая его по спине. - Вот это встреча!». Слегка оглушённый и обрадованный Жорка охотно принял приглашение старого друга посидеть у него полчасика («Я тут рядом живу»), а потом уже встретиться с Юлей. Каким образом полчасика растянулись до поздней ночи, Жорка так и не понял. Слишком много было выпито для того, чтобы он смог следить за временем. Компания оказалась большой. Кроме них с Витьком было ещё два парня и несколько девушек. Одна из них, с белыми волосами и длинными фиолетовыми ногтями, всё время прижималась к Жорке пышной полуобнажённой грудью.

Утром, с трудом сглатывая ком в сухом горле, Жорка проснулся в одной постели с этой самой беловолосой. Девушка крепко прижималась к нему липким телом. В ней не было ничего, что вызывало бы у Жорки нежность, но то, что произошло между ними ночью, заставляло его сердце биться учащённей, и - нестись обжигающему желанию по каждой его жилке…

Их с Юлей встреча длилась лишь несколько минут. «Прости, - сказал Жорка. - Но, наверное, я тебя разлюбил…». Она тщетно старалась не заплакать, что-то говорила ему вслед, а Жорка уходил по холодной дороге к дому Витька, где его ожидала беловолосая девушка.

А через две недели в их посёлок пришла война. Над домами и улицами понёсся огненный смерч, круша всё, что было дорого.

«Любовь спасёт»

Его мобилизовали в апреле. Провожали Жорку только родители, постаревшие на двадцать лет после того, как прямым попаданием снаряда их дом был превращён в развалины. Юлю он больше не видел, на звонки его она вначале не отвечала, а потом и вовсе сменила номер.

После двух месяцев в «учёбке» Жорка стал настоящим солдатом. «Не думал, что когда-нибудь мне придётся воевать по-настоящему, - говорил он матери, стараясь не продолжать дальше тему. В конце каждого разговора обязательно спрашивал: «Юля не объявлялась?».

Ответ всегда был отрицательным, и от этого в груди у Жорки делалось холодно и тяжело.

В 20-х числах июля развернулись бои за Счастье. Грохотало так часто, что земля не переставала трястись, как при рукотворном землетрясении. Вот это последнее, что помнит Жорка. Он наклонился к сидящему рядом с ним Серёге, чтобы сказать про землетрясение, и в это мгновение его ударило в грудь гигантским кулаком и повалило на землю. Какой-то миг он ещё чувствовал, как его крутит, словно куклу, а потом он провалился в тёмную бездну.

…«Если сегодня-завтра из комы не выйдет, то когнитивные функции будут утрачены, - врач ещё раз взглянул на монитор и повернулся к ассистенту. - Надо подготовить родителей».

Молоденький ассистент старательно сделал запись в журнале. В этот момент дверь палаты скрипнула, и вошла рыжеволосая девушка. Ни на кого не глядя, она медленно приблизилась к кровати и, опустившись на пол, прижалась лицом к подушке. Её маленькая ручка стиснула бледную руку, безжизненно лежащую на груди больного.

«Вы кто? - ошеломлённо спросил врач. - Здесь только родственникам можно…».

Девушка повернула лицо, залитое слезами. «Я - родственница, - сказал тихо. - Я - жена…». Её слёзы капали на простыню и белую руку на ней.

…Ресницы больного затрепетали, и Жорка открыл глаза.

Коллаж Татьяны ПЕТРОВОЙ.