2 ноября исполнилось бы 75 лет замечательном поэту и писателю Михаилу Пляцковскому. Об енакиевском периоде жизни автора шлягеров «Лада», «Улыбка», «Увезу тебя я в тундру», «Крыша дома твоего», «Ягода-малина», «Мамины глаза», «Через две зимы», «Девчонка из квартиры 45» и многих других вспоминает его друг юности, сейчас - председатель Донецкой областной организации Национального союза писателей Украины Станислав Жуковский.

«Он - наш!»

Впервые они встретились в мае 1956-го. Станиславу тогда шел 18-й год, Михаилу - 21-й. За плечами у обоих были неудачи. Жуковский не удержался в Киевском военном училище. Пляцковский после енакиевской десятилетки не сумел поступить в Ростов на филфак. Забрал документы и рванул в Луганск на… физкультурный факультет. Но и там не задалось...

В пору их встречи Жуковский учился в Енакиевском техническое училище №14 на помощника машиниста паровоза. Пляцковский трудился в заводской многотиражке «За металл».

- Однажды, идя с завода, где мы проходили практику, увидели объявление, что в клубе состоится встреча с членами местного литературного объединения, - рассказывает Станислав Витальевич. - Мне это было особенно интересно, потому что еще в школе пробовал писать стихи. Не оставил это и по приезде в Енакиево. Нас в комнате жило пятеро, так ребята, бывало, уже заснут, а я засиживался допоздна над рифмами.

В клубе первым на трибуне появился... собкор «Социалистического Донбасса», глава лит­объединения Борис Боровик. Рассказал историю появления организации, потом познакомил с ее членами. Там были представители многих профессий - водители, сталевары, учителя… А потом вышел Михаил Пляцковский.

- Был он невысокий. Улыбчивый, темноглазый с причесанными назад черными волосами, - вспоминает Жуковский. - К тому времени уже немало его стихов я прочитал в местной прессе, и они мне очень нравились - своей красотой, яркостью, описанием донецкой природы, завода, где золотыми звездами светится над ковшами расплавленный металл. Было в нем что-то от Сосюры, от Пушкина. Но и много своего.

Хлопали Пляцковскому долго. А когда все члены литобъединения выступили, Борис Абрамович обратился к залу с предложением выйти на сцену тем, кто сам пишет стихи: «Мы послушаем, может, что-то посоветуем».

- И тут мои товарищи по комнате, которые, проснувшись ночью, ругали меня, корпящего над стихами: «Выключай свет! Сколько можно!», стали меня же выталкивать вперед, - улыбается Жуковский. - Я очень стеснялся, а они пригрозили: если не выйду и не продемонстрирую, что там ваяю ночами, они мне не позволят больше этого делать... Перебарывая страх и стыд, я вышел на сцену. И прочитал строки, написанные на украинском языке и посвященные Тарасу Шевченко. К моему удивлению, никто не топал ногами, не свистел. А потом зал и вовсе взорвался аплодисментами. Ко мне подбежал Михаил, обнял за плечи, прошептал: «Поздравляю». А потом обратился к Боровику: «Он - наш! Мы должны сегодня же принять его в литобъединение!».

Так и случилось. И первым наставником молодого поэта Жуковского стал именно Пляцковский, песни которого вскоре зазвучали по всей великой и могучей державе.

«Больше мне здесь делать нечего!»

Михаил и Станислав быстро подружились. Общались не только в литобъединении, но и вне его. Гуляли по городу, читали друг другу стихи. Именно Пляцковский убедил Жуковского, что тому стоит и далее писать на украинском языке. И он делает это уже более полувека.

- У Миши было какое-то интуитивное природное ощущение прекрасного, - продолжает Жуковский. - Когда рассказывал о книге, которая его поразила, или о понравившейся девушке, в его глазах вспыхивали искры, а то и слезы блестели. А еще он обладал тонким слухом и хорошим голосом. Частенько, написав стихотворение, пытался его спеть. И ему это удавалось. Став знаменитым, приходил к композиторам с практически готовой мелодией. Песня в нем жила. Он так и хотел ее выдохнуть из себя.

Станислав Жуковский со сборником и автографом друга юности.

Как-то Пляцковский с грустью сказал другу: «Придумал чудесную песню. Жаль, что у нас в Енакиеве нет композитора. Как бы она зазвучала!». И тогда Жуковский предложил поискать музыканта. Нашли такового в поселке у коксохимзавода. К сожалению, положить мелодию на ноты он не сумел.

В родном городе таланту Михаила было тесно, и он поехал покорять Москву. Поступил на заочное отделение литинститута им. Горького. К тому времени у него уже появились поэмы - про отца, а также о герое гражданской войны Тиунове, именем которого названа центральная улица Енакиева.

- Когда мы познакомились, у Миши отца уже не было, - вспоминает Станислав Витальевич. - Жил он весьма скромно - с мамой в небольшом домике по улице Вокзальной. Анна Борисовна работала на конфетной фабрике. Часто угощала нас супчиками, котлетками. И приговаривала: «Кушайте, мальчики, кушайте…». Душевные были люди…

Отслужив на флоте, Жуковский вернулся в Енакиево. И первым делом - в приветливый домик Пляцковских. Появился, как снег на голову, но и Михаил, учившийся к тому времени на третьем курсе, и его мама были рады. Посидели, выпили. Пляцковский рассказывал об учебе, показывал литстранички «Енакиевского рабочего», где его стараниями публиковались стихи друга.

Потом Станислав проведал родителей на Кировоградщине, а когда вернулся, застал Михаила в подавленном состоянии. Оказалось, в Донецке отказались печатать его первую книгу стихов. Якобы один из них напоминал поэзию Евгения Евтушенко.

- «Больше мне здесь нечего делать. Еду жить в Москву!» - заявил тогда Миша. И вдруг заплакал, как ребенок, - вспоминает Жуковский. - Я утешал его, просил не брать близко к сердцу. Уверял, что здесь еще пожалеют, что не рассмотрели его таланта. Но в том же 1960-м он уехал.

«Земляки с тобою мы, Донбасс»

Сперва Михаилу было очень трудно в столице Союза. Жил в общежитии, недоедал. Но потом женился на москвичке, стал жить с ней в квартире, перевелся на стационарное отделение института. И много-много писал, в том числе о Донбассе. Стали появляться книги стихов, потом песни, быстро ставшие шлягерами (их, в частности, исполняли Юрий Антонов, Евгений Мартынов, Иосиф Кобзон, Валентина Толкунова, ВИА «Пламя», «Сябры», «Самоцветы»).

После рождения дочери Натальи (она, кстати, пошла по стопам отца, став автором стихов для песен «Розовые розы», «Не забывайте друзей», «Кубики», «Холода, холода») его потянуло на детские сказки, в числе которых «Ежик, которого можно было погладить», «Как утенок Крячик свою тень потерял», «Ромашки в январе», «Солнышко на память» и другие.

Енакиевцы гордились своим земляком, с нетерпением ожидали его приезда, выхода новых сборников. И он тосковал по малой родине, посвящая ей прекрасные строки:

«Сразу в сердце радости
                        прибавится,
Лишь увижу юности края,
Краснодон, Макеевка,
                        Дебальцево -
Родина шахтерская моя.
На рассвете дымка
                           розоватая
Чуть дрожит на зеркале
                                 пруда.
Краматорск, Донецк,
                     Ясиноватая -
Для меня родные города.
С детства мы знакомы
                    очень коротко,
Земляки с тобою мы,
                             Донбасс!
Углегорск, Енакиево, Горловка
Мне ночами снятся
                           и сейчас».

- В один из приездов он с супругой и маленькой дочкой пришел ко мне в гости, - продолжает Жуковский. - Но после того, как забрал маму в Москву, стал навещать Енакиево куда реже.

В начале 80-х Станислав Витальевич сам побывал в Москве, где повышал свою на тот час уже редакторскую квалификацию в одном из институтов. С Михаилом Спартаковичем увиделся лишь к концу своего месячного пребывания - тот был в отъезде. Вернувшись, Пляцковский, у которого как раз вышли долгоиграющая пластинка и новая детская книга, заехал за другом юности на машине. Поколесили по столице, поговорили «за жизнь».

- Последний раз мы встретились с Мишей в 1988 году на Днях советской литературы в Донбассе. Тогда же он подарил мне эту книжку, -  показывает Жуковский выпущенный «Библиотекой «Огонька» сборник «Любимые женщины», - подписав: «Другу юности - Славе Жуковскому с напоминанием: «Любимые женщины однажды встречаются - и мы их поэтому терять не должны!». Будь счастлив - и пиши больше!».

А через два года и четыре месяца, 26 января 1991-го, 55-летний Пляцковский умер от рака горла. За пару дней до этого не стало Анны Борисовны. Больному Михаилу про это даже не говорили. Похоронили их рядом на Троекуровском кладбище.

- Весть о том, что Пляцковский умер, стала для меня ударом, - вздыхает Жуковский. - С тяжелым сердцем я сел писать стихотворение «Пам’яті друга”. До сих пор воспринимаю уход Михаила как невосполнимую потерю. Но почитаешь его стихи - и будто с ним встретился снова.

Ресторанный «развод»

- Миша мог почудить, пошутить, - вспоминает Станислав Жуковский. - Уже женившись и перейдя на стационар, он как-то приехал в Енакиево и пригласил в ресторан меня, а также представителей руководства и профкома метзавода. Пляцковского они любили - за его стихи, легкий, веселый характер. Но в тот раз… Он предложил заказывать всё самое дорогое: мол, нечего скупиться. С прибауточками-шуточками хорошо пошли шампанское, коньяк, изысканные блюда. Часа через два нам принесли счет почти на 300 рублей. Большие по тем временам деньги! А Миша и выдает: «Ну что, ребята, давайте, платите». Когда же приглашенные стали возмущаться, он, хитро усмехаясь, ответил: «Это уж совсем бесстыдство - позвать бедного студента и ждать, что он оплатит подобный банкет». Все - мац-мац по карманам. А таких денег нет… Сгорая от стыда, договорились с работниками ресторана окончательно расплатиться на следующий день. Ох и ругались на Михаила! Потом, конечно, это забылось.