Одни пожар тушат, другие кур тянут

На войну принято списывать самые разные грехи. Подтверждением тому можно считать жалобу, которую по электронной почте прислала жительница Иловайска Ирина Яковлевна. Вот краткое её содержание:

«Почти второй год, как я подала заявление по факту кражи принадлежавших мне семи тысяч гривен. Деньги были похищены во время пожара, который возник в результате попадания артиллерийского снаряда. Первыми на помощь прибежали соседи, потом появилось несколько граждан бомжеватого вида. Двоих я знаю, они живут на нашей улице, остальных увидела в первый раз.

Когда выносили из дома вещи и тушили горящую крышу, я ещё подумала, что упомянутыми гражданами двигало не только желание оказать содействие попавшему в беду человеку. Но я находилась не в том состоянии, чтобы уследить за каждым».

Нечто подобное я слышал и ранее. Так во время визита в Иловайск, промышлявшая милостыней женщина преклонных лет у ворот православного храма рассказала дичайшую историю:

- Дом нашего батюшки загорелся во время обстрела... Видите, на его стенах сохранились следы осколков... Несмотря на то, что бой ещё продолжался, люди бросились тушить пожар. Но пока они таскали вёдра с водой, лихие людишки утащили кур вместе с красавцем-петухом.

Мы, конечно, догадывались - чьих рук дело. Но батюшка не стал заявлять. Только и сказал: «Бог им судья. Может быть, несчастным действительно нечего кушать». Но те пьянчуги не едят, они только закусывают. Поэтому жалость батюшки по отношению к ним мне совершенно непонятна.

Мародёры на поле брани.

Мародёры и марухи

В письменных источниках Древней Руси упоминаются мары (марухи) - мелкие вредоносные существа женского пола, олицетворяющие души умерших. Отсюда мары - носилки для мёртвых и мародёр - человек, занимающийся грабежом в местах боевых действий или снимающий вещи с убитых.

Но, насколько я успел разобраться в обстановке, представители слабого пола и сказочные персонажи под Дебальцево отсутствовали. Да и кладбищенские носилки тоже. Здесь находились исключительно мужики. Живые и мёртвые. Первые копались во внутренностях изувеченных панцерников, вторые были разбросаны по всему полю боя.

Какие-то граждане в штатском рыскали вдоль линии блиндажей. Останавливаю первого попавшегося.

- Откуда добыча? - киваю на мешок за плечами.

- Отсюда, вестимо, - отмахнулся гражданин. - Если желаешь, присоединяйся. Добра на всех хватит.

Товар отпускается круглосуточно

После семидесяти лет относительного мира фраза: «Кому - война, кому мать - родна», наконец-то, обрела изначальный смысл. Одни произносят её (разумеется, про себя), расплачиваясь со служивым блок-поста за проезд без очереди, другие вспоминают, глядя на ценники, а третьи вообще ничего не говорят. Они просто подсчитывают выручку, которая в мирное время им и не снилась.

На прошлой неделе в прифронтовом посёлке местный фермер показал мне коттедж под лазурной металлочерепицей.

- Похоже, собственность начальничка или бизнесмена?

- Как бы не так, - последовал ответ. - Здесь обитает официально числящийся безработным некий Жора. Но фактически он - ярко выраженный трудоголик. Каждые сутки Жорка выстаивает у самогонного аппарата по восемнадцать часов. Остальные шесть делят между собой жена и тёща. Отпуск товара круглосуточно без перерыва на обед. Нет денег, можешь оставить в залог мобильник, золотую цепочку и опохмелка тебе гарантирована.

Жёны наших мужиков ходили жаловаться властям, а те руками разводят: «Нашли время заниматься пустяшными проблемами. Война»...

Мастерство, конечно, не пропьёшь...

Немало и другой дряни приползло в обозе войны. Помимо прочего негатива, проступило извечное: «Моя хата с краю». Будто это и не наши люди славились на весь мир уменьем ломать беду сообща.

У Гришани осколки превратили в щепу приставную лестницу. А без неё как чинить изрешечённую кровлю? Обошёл почти всю улицу, лестницей так и не разжился. У одного - короткая, у другого - вовсе на ладан дышит, третьему она самому сегодня позарез нужна.

Не знаю, у кого и раздобыл. Оседлал конёк, под стук молотка проклинает бога войны и его боженят, матерится. Не выдержав причитаний, предложил Гришане помощь. А он поглядел на меня с верхотуры и заявляет:

- У самого руки с определённого места, уважаемый товарищ писатель, выросли. На кой ляд, спрашивается, ещё две точно такие нужны?

Признаться честно, я обиделся. Но не на Гришаню. На мужиков нашей улицы, предки которых сообща возводили дома из отходов паровозной топки, копали колодцы и выгребные ямы, а потом, после трудов праведных, ужинали за общим столом.

Но поделиться обидой с мастеровым мужиком Васильевичем не успел. Он уже держал курс на усадьбу Гришани. В одной руке - ящик с инструментом, в другой - скандальная, как базарная торговка, пила-болгарка.

Васильевич - мужик безотказный. Столько одних замков починил, да переделал прочей, требующей незаурядного мастерства работы, что другой на его месте давно бы спился.

Но Васильевич - хронический трезвенник. Ещё один сосед - Михайло - тоже хроник. Только настоящий. Увидел его через забор, попытался привлечь к общественно-полезному труду на благо пострадавшего Гришани: «У тебя же, - говорю, - руки из подходящего места выросли. Сам хвалился, что ковшом экскаватора закрывал спичечный коробок».

- Мастерство, - глубокомысленно заметил Михайло, - если есть, так его не пропьёшь. Только сейчас мне некогда. Дружбан Петька обменял ведро слив на самогонку, в гости зовёт. Кстати, Иваныч, на буханку социального хлеба копеек не подбросишь? - а сам глазом косит на сливовое деревцо в моём палисаднике. Словно щупает - созрели или нет?

- Зелёные, - говорю, - потерпите недельку.

Однако Михайло с неизвестным мне Петькой ждать не пожелали. А может, и не они подчистую обобрали сливовое деревцо. Поэтому шум поднимать я не стал, лишь повторил уже сказанное священнослужителем из города Иловайска: «Бог вам судья».