В «серой зоне» Донбасса пахнет порохом и хлебом

С приречного холма нейтральная территория этой части Донетчины просматривается в мельчайших деталях. Вон - торец полезащитной полосы, где колёсный трактор налетел на противотанковую мину, чуть левее - обозначенное матёрым камышом русло степной речушки и брошенная по извилистому берегу тропинка.

Правда, после того, как на ней подорвался глава многочисленного семейства, рыбаки отдали тропинку на откуп заокеанской амброзии и отечественным сорнякам.

Степная речушка вместе с травами изнемогает от обилия солнечного света. Кажется, не лучи, а раскалённые гвозди вонзаются в холмы, плеши которых едва прикрыты старческими лохмами ковыля Лессинга.

Единственное местечко, где можно укрыться от жары - это карстовая пещера. В ней всегда прохладно и настолько сумеречно от заслонившего узкий лаз куста тёрна, что оставленные на сводах рисунки неизвестного художника эпохи поздней бронзы кажутся посланиями из преисподней.

«Квартиранты» хлебной нивы

Однако пещера находится на нейтральной территории. Вход в неё денно и нощно просматривают с обеих сторон через линзы снайперских винтовок и экраны тепловизоров, где всё выдержано в серых тонах.

Впрочем, нейтралку зовут «серой зоной» по другой причине. Если долго глядеть с приречного холма на заросшие полынолистой амброзией пашни и глохнущую рыбацкую тропинку, в душе поселяется слякотная осень.

Смущают взор и хлебные нивы за обратным скатом холма. На одной - ржавой бородавкой торчит остов панцерника. По причине солидного расстояния не рассмотреть - боевая ли это машина пехоты или дозорный броневичок.

Впрочем, остов панцерника - не единственное инородное тело на возделанной под снарядами земле. Небо над соседней нивой наискосок перечёркнуто оборванными проводами. И, вообще, вся она густо заставлена железобетонными столбами и ажурными вышками.

По подсчётам хозяина поля, фермера Максима, опоры ЛЭП занимают более гектара пашни:

- Я уже молчу, - посетовал он, - о беспардонном поведении энергетиков. Если им надо, могут гонять вышку-подъёмник и другой транспорт прямо по посевам. Короче, ведут себя так, словно земля является их вотчиной.

Хлебная нива с инородными вкраплениями.

Засевают пашню шрапнелью и минами

На противоположной стороне «серой зоны» загнанным конём бьётся в конвульсиях июльское марево. Оно размывает до неузнаваемости дальние курганы, за которыми лежат владения моего давнего приятеля, старейшины волновахских землепашцев, Константиновича.

У нас с Константиновичем имеется потаённый уголок на опушке полувековой дубравы, где мы, независимо от погоды, встречаем и провожаем весну, лето, осень, зиму. Однако война одним махом похерила казавшуюся незыблемой традицию.

Если удаётся связаться по сотовой связи, изредка созваниваемся, а чаще передаём приветы через друзей-приятелей. Но, вопреки опасениям, радиоволны просто блаженствовали на маковке приречного холма, чем я незамедлительно и воспользовался.

На вопрос «за жизнь» Константинович разродился сердитым монологом, из которого пришлось изъять ненормативную лексику:

- Какая там жизнь!.. Военные... разрешили посеять малость озимых вдоль автотрассы, и на этом полевые работы прошлой осени пришлось свернуть. А по кредитам платить надо, налоговая с Пенсионным фондом... тоже требуют свою пайку. Куда только не обращался, вплоть до канцелярии президента... Каков результат?.. Ожидаемый. Сочувствуют и... разводят руками: «Дескать, плати, раб божий, не то главному казначею... придётся идти с торбой на церковную паперть»…

Константинович не единственный фермер, чьи земли из севооборота вычеркнула война. Сотни, тысячи гектаров плодороднейших пашен оказались в так называемой «серой зоне». И сеют там не озимую рожь, а шрапнель с противопехотными минами.

Металлолом выходит в поле

Прежде, чем подняться на приречный холм, мы с бессменным водителем нашего передвижного корпункта исколесили более двух сотен километров полевых дорог прифронтовой зоны. Несмотря на страду, магистрали третьестепенного назначения оказались удивительно пустынны. За всё время встретился лишь один груженный тюками соломы самосвал.

По пути заглянули в село на левом берегу Мокрой Волновахи - самой неуравновешенной речушки шахтёрского региона. Она то проваливается под землю вместе со стайками пескарей, то вновь воскресает среди плакучих ив.

Село не входит в «серую зону». Но здесь тоже нет ничего такого, что способно возрадовать душу и глаз. Если в 1991 году хаотично разбросанные хаты выглядели живописно, то последовавшие за развалом Советского Союза десятилетия перекрасили извилистые улочки в безрадостные тона.

Уже не молодайки, а проклюнувшиеся сквозь сгнившие половицы кусты бузины выглядывают из окон. Здесь даже пчёлы, по словам случайной прохожей, стали бесхозными. Одна из семей трудяг-медоносов за неимением подходящего жилья обосновалась в изуродованном наплывами древесного рака трухлявом пне.

Впрочем, село пока ещё обитаемо. Возле усадьбы, на отшибе обнаруживаем зелёный комбайн и тройку суетившихся возле него мужиков.

- Сделали всего один круг, - жалуется старший из них, - а он и лёг в борозде…

Этот комбайн просто «лёг» в загонке.

Хлеб - всему голова. Но цена ему - копейки

Визит журналиста мужиков не смутил. Как гремели гаечными ключами, так

и продолжают греметь. А старший между делом вываливает целый ворох мешающих собирать в житницы проблем:

- Посредники, мать их так, - говорит он, - лютуют по обе стороны фронта. Заднему колесу на трактор красная цена - двенадцать тысяч рублей, а с меня слупили двадцать пять. Зато зерно пытаются забрать по дешёвке. Сегодня утром получил по мобильнику предложение: «Отдашь пшеницу по четыре семьдесят за килограмм, заберу до единого зёрнышка. И магарыч выставлю».

Трухлявый пень - пристанище бесхозных пчёл.

«Работаем честно, живём открыто»

Однако хозяин сломавшегося комбайна номер телефона братца утаил. И фотографироваться отказался. Впрочем, не он один такой. Соседство с «серой зоной» кого хочешь приучит к осторожности. «За жизнь» вообще говорят охотно, а если что коснётся лично человека, тут же уходят в себя, как пугливая улитка в переносной домик.

В тот день исключение составили лишь двое -комбайнёр Николай Михайлов и его помощник Константин Михайлов из соседнего села. Отец и сын не без гордости сообщили, что «пшеница сыпет за сорок центнеров с гектара, а ячмень под тридцать» и согласились полторы минуты побыть в роли фотомоделей.

- Бояться нам нечего, - сказал на прощанье командир семейного экипажа, - работаем честно, живём открыто. Одно лишь худо. За три километра – «серая зона», которую днём определяем по пулемётной трескотне, а ночью - по всполохам минных разрывов.

Михайловым и прочим их землякам, конечно, не позавидуешь. Но люди они, без всякого сомнения, мужественные. Впрочем, другие просто не смогли бы пахать землю и водить зерноуборочный комбайн под гром артиллерийской канонады, которая денно и нощно сотрясает «серую зону».

Семейный экипаж во всей красе.

Сергей ВАСИЛЬЕВ.

Фото автора.