Когда я начал описывать прелести путешествий по малым рекам, знаменитый путешественник Фёдор Конюхов иронично улыбнулся: «Каждый кулик горазд хвалить болото, кроме которого он, может быть, ничего лучшего и не видывал».

Молодое вино осенней реки

Конечно, покоритель всех мыслимых полюсов Земли имеет полное право на здоровый скептицизм. Однако я больше чем уверен, что знаменитый море- и воздухоплаватель перестанет ехидно улыбаться, окажись его лодка распятой на сучьях лежащего поперёк русла Крынки карагача.

Таких топляков здесь сотни, если не тысячи. Они так плотно наслаиваются друг на дружку, что речушка вынуждена искать обходные пути. Возле плотин со временем образуются озерца, по которым игривые сквозняки водят флотилии опавших листьев.

Вообще-то в растущем по берегам байрачном лесу так тихо, что о происходящем под солнцем смятении остаётся лишь догадываться по дрожи неохватных дубов, да разбойничьему посвисту. Его издают сбитые шквалами жёлуди. Они насквозь пронизывают листву подлеска и заставляют вздрагивать толстошкурых кабанов.

Ну а когда пойма наполнена осенним умиротворением, река и вовсе кажется монастырской послушницей. Она смиренно припадает к храмовым колоннам полуторавековых ясеней и вполголоса творит молитву солнечному дню.

Крынка - река беспечальная.

Однако мёртвые клыки топляков не позволяют начать здесь свой путь. По сухопутью добираемся до Белояровки и осторожно сползаем крутым откосом к дороге, которая в точности повторяет изгибы Крынки.

Если остановиться на минуту и открыть дверцу, салон автомобиля тут же наполняется мельчайшей пылью, стрекотом кузнечиков и настоем степных трав. Он такой же хмельной, как и нацеженное из дубового бочонка молодое вино.

Фёдор Конюхов советует развязать

В семи или восьми километрах ниже по течению в байрачном лесу прореха. Здесь колея делает ответвление к урезу воды. На галечной отмели коровьи лепёшки, ожоги кострищ и окурки. Некоторые из них хранят отпечатки губной помады.

- Пляж и водопой в одной ипостаси, - говорит водитель, расчищая среди лепёшек и окурков местечко для плавсредства.

Жалкое это зрелище - надувная лодка с увядшими бортами. Чем-то она даже напоминает снятые мародёрами с убитого воина доспехи. Однако достаточно четверти часа, чтобы наполнить отсеки животворящим воздухом.

Остаётся лишь разместить в носу котомку с едой, газировкой, фотоаппаратом, походным блокнотом, да подвязать якорь, которому всё чаще приходится довольствовать ролью декоративного украшения.

Если кто-то о ком-то ещё помнит. 

Якорь с намёком. Такие обычно дарят завязавшим пьянчужкам и отставным мореходам. Мол, пображничал, побродил по белу свету, пора и на боковую.

Однако Фёдор Конюхов, которому осталось протоптать тропу для собачьей упряжки в самую, что ни на есть, глубокую океанскую впадину, посоветовал якорь развязать:

- Пока ты не утратил интерес к прекрасному полу и дорогам, - сказал он, - жизнь твоя не окончена... Ну и что с того, что война и прочие уважительные помехи? Перекрыта, как ты говоришь, дорога к среднему течению Кальмиуса, отправляйся на другие малые реки. Хоть на пузе ползи, но не будь камнем на распутье...

Топляков по курсу не предвидится. Поэтому я позволяю себе маленькую вольность. Лежу на спине, перекуриваю, вместо румпеля использую голые пятки. И заодно благодарю небеса, что населили Крынку не пираньями, а беззубыми верховодками.

Впрочем, те тоже ведут себя довольно агрессивно. Так и норовят отщипнуть палец или малую толику лодыжки. Пришлось поделиться с проглотами половиной батона.

Налетели сворой, погнали в сторону берега, где жёлтым отцветала свеча коровяка. А я продолжал рулить пятками до тех пор, пока мои ноздри не потревожил едких запах свинофермы.

Звери лютые

Чихать, а равно издавать громкие звуки другими, помимо носа, частями тела на природе не рекомендуется. Иначе будешь жалеть, что вспугнул дремавший в прибрежных кустиках выводок диких поросят. Особенно, если в кадре останется лишь разбуженная копытцами пыль.

Впрочем, некоторое утешение я вскоре получил от пастуха, который гнал коров на водопой. По пятам всадника следовал жеребёнок, такой же игривый, как и всё, что только начало осваиваться в этом мире.

- Диких кабанов у нас, - сказал ковбой с берегов Крынки, - больше, чем грязи после дождика. Поживите недельку-другую, досыта нафотографируете.

- Что означает в количественном выражении «больше грязи»? - полюбопытствовал я.

- Шурин-егерь сказал, что поболее двух тысяч. Вот уже три года охоты нет. Да с линии фронта зверьё набежало. С голодухи по огородам начали промышлять. Кукурузу, свёклу, тыквы подчистую убирают. И волков развелась прорва. На вечерней зорьке рассядутся по окрестным холмам, да как запоют. Чистые тебе кумушки на сельской свадьбе.

- Клыки на жеребёнка не точат?

- А кто им позволит, - потряс кнутом пастух. - Так перетяну, что шкура лопнет. Да и не волк страшен, а человек. С пушкой и автоматом.

Мой новый знакомый прав. В списке наиболее опасных существ планеты волки не значатся. Есть бегемоты, слоны, носороги и даже комары, но волков нет.

Но обо всём по порядку. Начну с крокодилов, они на шестом месте, которые ежегодно добывают тысячу человек. Чуть впереди - пресноводные улитки - 20 тысяч человек. На четвёртом месте собаки - 35 тысяч человек. На третьем - змеи - 100 тысяч человек.

Второе место отведено самому человеку, который ежегодно уничтожает по четыреста тысяч себе подобных. Что, собственно, и имело место на берегах Крынки в этой вялотекущей войне.

Возглавляют же список самых опасных существ планеты комары. На совести этих рекордсменов 750 тысяч человеческих жизней.

Наиболее кровожадные обитают в среднем течение Миуса. Против них бессильны дымы разложенных по периметру бивуака костров и самые радикальные мази. Чтобы не быть заживо съеденным злобными кровопийцами, я плыл по Миусу ночью, освещая себе дорогу фонариком, а днём бросал якорь на ветродуе и отсыпался.

Впрочем, и это не спасало. В частности, к исходу путешествия меня едва не причислили к лазутчикам. А всё из-за девицы с погонами сержанта погранвойск, которая битый час пыталась обнаружить сходство вклеенной в паспорт фотографии с моей опухшей от укусов физиономией.

На водопой.

За поворотом - поворот...

Нет, Федор всё-таки напрасно иронизирует по поводу малых рек. Конечно, Крынка - не Тихий океан, а труба моего плавсредства, как говорится, пониже, чем на патентованных лодках великого путешественника.

Но океан подобен пустыне, а здесь за каждым поворотом что-нибудь новенькое. Упорхнувший в чащу выводок поросят, мыслящий образами ковбой, рыбак на подгнившем мостке, такой же ветхий, как и само деревянное сооружение.

- Похвастайтесь уловом, - прошу.

- Нечем, - откликнулся дед. - Пара карасей с ладонь - не добыча.

- А где знаменитая шемайка?

- Как началась война, так она и перестала заходить в Крынку. Шемайка - рыба чуткая, шумных мест избегает... Нет, фотографировать меня не надо… От бабки и алиментов скрываюсь, - расхохотался собственной шутке ветхозаветный рыбак.

Чуть ниже по течению отдельно лежащий валун на берегу. Камень, как камень, только выкрашен серебрянкой и алая звезда в левом верхнем углу. Ни даты, ни имени, просто безмолвный знак, что кто-то о ком-то помнит до сих пор.

А ведь многие в этой войне исчезли совершенно бесследно. Словно и не жили никогда рядом. Однако они не испарились, а ушли в землю. И свидетельством тому запах кладбищенских венков на полях сражений.

Гребу вполсилы, большей частью передоверяю лодку течению. Ведь природа и люди оставили для свободного плавания лишь малый отрезок пути. По корме - острые сучья топляков, впереди - граница.

Следующую остановку делаю у подвесного моста через Крынку. Его доски, словно клавиши рассохшегося фортепиано, отзываются на каждый шаг. А ещё мост едва внятно общается с рекой на языке ветра-низовки, который сулит скорое ненастье.

Я вижу, каким оно будет. Вначале падут туманы, затем их сменят тягучие, как песнопения волчьих стай, дожди. Крынка оденется в чешую, а в байрачном лесу пуще прежнего засвищут жёлуди, которые насквозь прошивают жёлтую листву и заставляют нервно вздрагивать толстошкурых кабанов.

Но ненастье не придёт сегодня или завтра. И сейчас похожая на монастырскую послушницу река несёт мою лодку туда, где плещется океан сентябрьского солнца.

Сергей ВАСИЛЬЕВ.

Фото автора.