В понедельник исполняется 220 лет со дня рождения известного литературного деятеля Петра Вяземского. В портретах на книжных страницах он обычно изображен серьезным, важным и немного нудным с виду мужчиной. Но, как говорится, внешность обманчива…

«Душа» сообщества «арзамасцев»

Гениальный Пушкин неоднократно называл своего друга Вяземского «счастливым».  Например, в 1822 году он сочинил надпись к портрету князя:

Судьба свои дары

                       явить желала в нем,

В счастливом баловне

                           соединив ошибкой

Богатство, знатный род -

                       с возвышенным умом

И простодушие -  

                   с язвительной улыбкой.

А в одном наброске того же времени он воскликнул:

Счастливый Вяземский!

                                Завидую тебе!

После того Петр Андреевич прожил еще пятьдесят шесть лет, и до самого конца ему можно было завидовать: все «дары судьбы» при нем и остались. Биография Вяземского - одна из немногих счастливых биографий в русской литературе.

Сын вельможи Андрея Ивановича, человека образованного и остроумного, родился в подмосковном имении Остафьево 23 июля 1792 года. Ребенком много читал. Было с кого брать пример - отец в его памяти запечатлелся целыми днями сидящим с книгой у камина.

Здесь же, в этом имении, обитал известный писатель и историк Николай Карамзин. В 1804 году он женился на старшей сестре Петра. И после смерти его отца на долгое время стал хозяином имения. Здесь он двенадцать лет провел в «затворничестве», занимаясь главным трудом своей жизни - «Историей государства Российского».

Петр Вяземский тоже серьезно увлекся литературой. Его ранние опыты на-шли поддержку тут же, в родной семье: поэтическим наставником был ближайший приятель отца, Иван Дмитриев. Эпоха благоприятствовала развитию таланта. И Россия, и русская словесность находились в созидательном периоде. Вяземский участвовал в ополчении 1812 года, был под Бородином и вернулся цел, хотя две лошади под ним были убиты.

Затем он стал таким же удачливым застрельщиком в схватках литературных. В противовес чопорному литературному обществу «Беседа любителей русского слова» во главе с Державиным и Шишковым (они придерживались  консервативных взглядов и были против реформ русского языка) возникла задорная кучка «арзамасцев»-револю­ционеров (в отношении языка) - литературный кружок, объединявший сторонников нового, «карамзинского» направления в литературе. Все его члены наделялись шутливыми прозвищами, заимствованными из баллад Жуковского (Жуковский - Светлана, Вяземский - Асмодей, Пушкин - Сверчок…) Душой этого сообщества был Вяземский.

Остряк замысловатый!

Его поэтическая деятельность началась очень рано. В 1808 году уже печатался. Как он ни боролся за новую поэтическую школу, иные навыки старой всё же над ним тяготели. Вяземский еще успел отдать дань таким устарелым формам, как басни, притчи или апологи. Отголоски поучительного сатирического тона навсегда остались чертой его поэзии.

Вячеслав Ходасевич и другие критики отмечали, что в его стихах есть «независимый ум, умение, часто и мастерство». «Я - поэт, но холодное мастерство мне чуждо!» - говорил сам Петр Андреевич. Однако в его раздумьях порой было много истинного чувства. Вяземскому доводилось много ездить по России, и тема езды, дороги, просторов, снегов, затерянных станций стала частой и удачной в его поэзии. Достаточно назвать такие стихотворения, как «Станция», «Первый снег», «Русский Бог», чтобы воскресить в памяти образ Вяземского-поэта.

С другой стороны, вновь-таки Пушкин сказал о нем: «Язвительный поэт, остряк замысловатый». Нельзя забывать блистательных подвигов Вяземского на поприще эпиграммы. «Тут он, а не Пушкин был истинным преобразователем. До Вяземского эпиграмма была растянута, скучна и беззуба. Она вращалась всё вокруг одних и тех же тем: усыпительные поэты, незадачливые драматурги были ее излюбленными героями. Они выводились под условными именами Клеонов и Аристов, причем все Клеоны и Аристы были похожи друг на друга, как две капли воды и как посвященные им эпиграммы.

Именно Вяземский научил эпиграмму быть конкретной, зубастой и метить не в бровь, а в глаз. Пушкин и Баратынский были его учениками, но, пожалуй, они не всегда достигали той безошибочной меткости, какая была присуща Вяземскому», - пишет тот же Ходасевич. Вяземскому принадлежит одна из самых убийственных русских эпиграмм - на Булгарина:

Двойной присягою играя,

Поляк в двойную цель попал:

Он Польшу спас от негодяя

И русских братством запятнал.

На долю Вяземского выпало великое счастье - быть одним из немногих, зато вернейших друзей Пушкина. В их личных отношениях за двадцать с лишним лет не явилось ни тени досады, обиды или охлаждения. Однако Петр Андреевич умел быть другом, а не льстецом. Он не потворствовал Александру Сергеевичу. Нередко ему перечил в самых острых вопросах, могущих вызвать бурное раздражение поэта. В конце 1824-го - начале 1825 года он старался сгладить резкую ссору Пушкина с отцом и убедить его не бесить правительства.

Имя Вяземского встречается и в числе тех немногих людей, которые пытались устранить или ослабить неизбежное столк­новение Пушкина с Дантесом. Наконец, после смерти гения, Петр Андреевич и мертвому приятелю старался оказать услугу важнейшую: зная, как дорога была Пушкину честь его жены, Вяземский, со всей силой своего авторитета, старался обелить Наталию Николаевну.

Кстати, сам Пушкин дружил и с его женой, княгиней Верой Федоровной. Бывая у Вяземских, поэт играл с их маленьким сыном и писал стихи в его альбом.

Долгожитель

По воззрениям он примыкал к либеральной части общества. И это некоторое время мешало его служебной карьере. Но он имел возможность, не гонясь за карьерой, ждать, чтобы та сама пришла к нему.

С 1831 года его служебные дела приняли счастливый оборот. Получив звание камергера, он вслед за тем назначен был вице-директором департамента внешней торговли, впоследствии был академиком отделения русского языка и словесности. Последние годы своей жизни, уже в отставке, провел преимущественно за границей, где и скончался в Баден-Бадене, в возрасте 86 лет. Как сам когда-то сказал, «пережил и многое и многих».

Только два огорчения испытал он в жизни: смерть маленького сына Николеньки (в 1825 г.) и гибель Пушкина. Жена Вера Федоровна намного пережила его: она умерла только в 1886 году, когда ей было 96 лет.