Жизнь Евгения Нефёдова была налаженной и вполне комфортной. Женя полюбил Донецк, ставший ему родным за десять лет,  у него была здесь интересная и хорошо оплачиваемая работа. В этом городе у него была подруга, вместе с которой они снимали квартиру и собирались отправиться в путешествие автостопом. Часто Женя ездил в Мариуполь проведать маму, родных и друзей.

Всё безвозвратно изменилось в мае 2014-го. Буквально за минуты…

Помогали Майдану

«Я с самого начала сочувствовал Майдану, - сказал Женя корреспонденту «Донбасса». - Несколько раз ездил в Киев, помогал ребятам, стоящим там, чем мог. Всё время я, конечно, не мог быть на Майдане, ведь надо было работать. Олеся же была «свободным художником», она работала фрилансером и гораздо чаще могла ездить в Киев. Она вообще буквально «горела» Майданом и его идеями».

Позже, думая о причинах происшедшего, Женя предположил, что именно горячая преданность его подруги делу Майдана повлекла за собой то роковое утро. «Но даже если бы мы с Лесей знали заранее, чем всё кончится, мы бы всё равно ничего не стали менять в нашей жизни. Мы гордились своими соотечественниками, которые, не жалея себя, вышли на Майдан, делали всё для того, чтобы им помочь, старались объяснить молодёжи Донецка, каковы цели у тех, кто стоит на Майдане».

Евгений и Олеся привозили из Киева фотографии и листовки, распечатывали их и раздавали своим донецким друзьям и знакомым. Много говорили о Майдане, объясняли, спорили, доказывали...

В конце апреля, когда стало ясно, что начинается настоящая война, молодые люди решили перебраться в Киев. «У нас там были друзья, у которых мы могли пожить первое время, пока не устроимся», - говорит Женя. Ему оставалось «порешать» на работе все вопросы, связанные с увольнением, получить расчётные, и можно было уезжать. «Леся могла уехать в любой момент, но она ждала меня», - поясняет молодой человек.

Страшное утро

А потом наступил май. Донецк буквально «рвали» друг у друга формирования АТО и террористы. Вокруг постоянно слышалась стрельба, звуки взрывов, аэропорт пылал. Вечером 26 мая на Киевском проспекте был расстрелян КамАЗ с боевиками. Женя и Олеся поняли, что больше с отъездом тянуть нельзя, благо Женя уже был уволен, и дело было лишь за расчётными. «Мы решили не ждать, когда деньги поступят на банкомат, а получить их уже в Киеве, - говорит парень. - По Интернету купили билеты на вторник, 27 мая. И стали собирать самые необходимые вещи…».

Рано утром следующего дня в дверь квартиры раздался резкий звонок. Осторожно выглянув в глазок, Женя увидел на лестничной площадке нескольких мужчин с каменными лицами. «Мы поняли сразу, что пришли за нами. Уже несколько дней шли разговоры об арестах украинских патриотов. А мы с Лесей были активистами, и это знали все знакомые и соседи. Кто угодно мог «сдать», - пояснил Женя.

Жили они на седьмом этаже, так что ничего другого не оставалось, кроме как открыть дверь, которую к тому же не составило бы большого труда просто выбить.

Трое мужчин, ворвавшиеся в квартиру, сразу же набросились на ребят, связав им руки. Один из них несколько раз ударил парня огромным, как кувалда, кулачищем. «От боли я потерял сознание на некоторое время, - вспоминает Женя. - А когда очнулся, то увидел, что незнакомцы вовсю шарят по нашему жилищу. Они обыскали буквально каждый угол квартиры. Конечно же, проверили ноут, а там - множество файлов было, связанных с нашей патриотической деятельностью».

Завершив обыск, террористы вывели ребят из подъезда и впихнули в чёрный микроавтобус. Ноутбук, принтер, фотоаппарат, диктофон, мобильные телефоны, документы Жени и Олеси, всю найденную наличку, банкоматовские карточки (предварительно «выбив» у пленников пин-коды) захватчики забрали с собой. В квартиру, в которой они прожили несколько лет, ребята больше не возвращались.

«Были уверены, что нас убьют»

«Нас привезли к какому-то зданию, - говорит Женя. - Хотя я Донецк знаю неплохо, но не смог понять, что это был за дом, может быть, потому, что машина подъехала со двора, с «чёрного хода». Нас затолкали в подвал, он был цементный, тёмный, без окон, очень холодный. Почти сразу же поволокли на допрос. Ну, это они так называли «допрос», а попросту это было избиение. Меня «допрашивали» в одной комнате, Олесю - в соседней. Вопросы мне задавал черноволосый здоровенный мужик, лицо у него всё было покрыто чёрной щетиной. Он требовал, чтобы я назвал фамилии и адреса своих друзей, единомышленников, требовал какие-то пароли… Я пытался объяснить, что у меня нет никаких единомышленников, что я не занимаюсь никакой деятельностью, просто считаю себя патриотом своей страны. Вне зависимости от того, говорил я что-нибудь или молчал, меня били трое других, находящихся в комнате. Били кулаками, милицейскими дубинами, когда я падал, били ногами, поднимали, ставили на ноги и вновь били. Я был весь в крови, из раны на голове  хлестала кровь. Когда я уже совсем не мог держаться на ногах, меня оттащили в подвал и бросили на цементный пол. А потом привели Лесю…».

Девушку «допрашивали» тоже несколько человек. Ей задавали такие же вопросы, как и Жене. Её не били, её резали. У Олеси вся спина, грудь, руки были изрезаны ножом. Долго потом, даже в самый разгар жаркого лета, девушка не могла носить одежду с коротким рукавом - настолько ужасно выглядели её искромсанные руки. Только порезами мучители не ограничились, во время одного из допросов девушке отрезали кусочки от двух пальцев.

«Тот первый день был самым страшным, - рассказывает Женя. - Нас выводили из подвала, били, потом приводили обратно. Потом всё повторялось. Мы то и дело теряли сознание, поэтому я не могу сказать, сколько раз нас «допрашивали». Потом уже боли не чувствовали, какое-то отупение появилось. Были уверены, что нас убьют».

На следующее утро Женю вывели на улицу и втолкнули в салон грязного «жигулёнка». Парень думал, что его везут на расстрел: «Мысли вялые были. Думаю: Зачем везут? Можно же было там, на месте прикончить».

Его привезли к перевёрнутому КамАЗу, всунули в руки ведро с водой, тряпку и заставили мыть. «Вокруг были кровь, ошмётки мозгов. Запах там был жуткий. Меня тошнило, я еле сдерживал рвоту, - рассказывает парень. - Елозил тряпкой, старался не смотреть, не дышать. Это продолжалось, наверное, часа два. Потом меня впихнули опять в те же «Жигули».

Но привезли Женю в другой подвал - в здании ОГА. «Леся уже там была, и кроме нас там находились ещё четыре парня и одна девушка. Там нас впервые за всё время покормили и ещё разрешили позвонить маме. Хорошо, что я её телефон наизусть знал. Она когда услышала мой голос, расплакалась. Я её, как мог, успокоил, попросил позвонить Лесиной маме. А потом у меня телефон забрали. Нам, пока мы находились в ОГА, раз в день каждому по одному разу разрешали позвонить своим родным».

Мама стала седой

То, что сын попал в беду, его мама поняла в тот же день, 27 мая. Женя всегда был на связи, и они созванивались по несколько раз в день.

«Мама знала, что я собираюсь уезжать в Киев, знала, что сочувствую Майдану, и поэтому, когда во вторник с утра и в среду у неё не получилось мне дозвониться, она поняла, что случилось несчастье. Она ВКонтакте нашла моих друзей, те связались с мамой Олеси, у неё был ключ от нашей квартиры. Она приехала, открыла дверь и по тому, что всё было разбросано, буквально выпотрошено, поняла, что нас забрали. Сообщили моей маме, - рассказывает Евгений. - Она мне потом говорила, что не могла ни есть, ни спать, только обо мне думала и молилась. А потом, когда у меня появилась возможность звонить, она жила только этими моими звонками. От звонка до звонка жила. Разговаривать нам разрешали по минуте-две. Я только успевал сказать, что всё хорошо, со мной нормально обращаются, кормят, не бьют. А мама потом целый день только о нашем разговоре думала: о том, какой у меня голос - грустный или уставший, о том, что я стараюсь её успокоить и не говорю всего. И так до следующего звонка от меня. За эту неделю, что я был в плену, моя мама стала вся седая…».

Кошмар закончился свободой

Через неделю Женю, Олесю и ещё одного парнишку, Игоря, посадили в микроавтобус с тонированными стёклами и куда-то повезли. «С нами ехали четверо. Вооружённые были буквально «до зубов», - говорит Нефёдов. - С нами не разговаривали. Куда везут - не говорили. Игорь решил, что нас везут убивать. С ним настоящая истерика началась, он стал кричать, пытался выпрыгнуть из машины на ходу. Наши сопровождающие его связали, в рот кляп воткнули, но не били. Вот тогда у меня и появилась надежда на то, что нас освободят. Я боялся сам себе поверить. Ночью, где-то посреди степи нас высадили на обочину, развернулись и уехали. И почти сразу подъехал джип с украинскими военными, они нас забрали и привезли в Днепропетровск. Почему нас освободили, нам так и не объяснили: то ли состоялся какой-то обмен, то ли - договор. Но для нас это и неважно, вобщем-то, было. Главное, мы были на свободе. В Днепропетровске нас сразу госпитализировали. В больнице мы долго лежали. Наши мамы, моя и Лесина, к нам приехали, ухаживали за нами. Потом меня в Киев отправили долечиваться. Половину лета я тогда провёл на больничной койке. Но теперь от того кошмара остались одни воспоминания».

* * *

Сейчас Женя живёт в Днепропетровске. Работает, иногда приезжает в Мариуполь. Не часто, потому что свободного времени у юноши мало. Всё время, незанятое работой, Женя посвящает волонтёрской деятельности. «Война принесла беду очень многим людям, - поясняет он. - Кто-то получил ранения, кто-то был вынужден покинуть свой дом, кто-то потерял близких. Тысячи людей нуждаются в помощи и поддержке. Так что отдыхать сейчас некогда. Отдыхать, развлекаться, путешествовать мы обязательно будем, но потом. Когда закончится война».